Джозефина Тей. Дочь времени (13-14)

[tanda_mif_chgk]

13
Не прошло и двадцати минут после ухода Каррадина, как появилась нагруженная цветами, сладостями, книгами, сияющая от радости Марта, но Алан Грант едва обратил на нее внимание, погруженный в события пятнадцатого века в изложении Олифанта. Марта же, надо сказать, не привыкла к такому отношению.
- Если бы ваш деверь убил обоих ваших сыновей, приняли бы вы от него пенсию - и довольно приличную?
- Думаю, вопрос чисто риторический, - ответила Марта, освобождаясь от цветов и оглядывая заполненные вазы, чтобы выбрать наиболее подходящую.
- Честное слово, все историки сумасшедшие. Вы только послушайте: "Трудно объяснить поведение вдовствующей королевы. То ли она боялась, что к ней применят силу, то ли ей надоело пребывание в Вестминстере, то ли ей вообще все надоело, но она решила воссоединиться с убийцей своих детей".
- Боже милостивый! - только и выговорила Марта, застыв на месте с фаянсовым кувшином в одной руке и стеклянным цилиндром в другой. В глазах у нее читалось явное подозрение.
- Кажется, они не думают о том, что пишут.
- Кто эта вдовствующая королева?
- Елизавета Вудвилл. Вдова Эдуарда IV.
- Ах, вот оно что. Когда-то я ее играла. Это была маленькая роль в пьесе об Уорвике Делателе Королей.
- Я всего-навсего полицейский, - сказал Грант, - и я никогда не вращался в таких кругах. Возможно даже, что всю жизнь мне везло на хороших людей. Но скажите на милость, где можно увидеть женщину, которая дарила бы дружеским расположением убийцу своих детей?
- Только в Греции, - ответила ему Марта. - В Древней Греции.
- Что-то и там я не припомню такого.
- Тогда в сумасшедшем доме. За Елизаветой Вудвилл ничего странного не замечалось?
- Да нет, ничего. Почти двадцать лет она была королевой.
- Значит, это все фарс. Надеюсь, и ты это понимаешь. - Марта вновь взялась за цветы. - Никакой трагедии не было. "Да, я знаю, он убил Эдуарда и маленького Ричарда, но все же в нем есть что-то симпатичное, к тому же с моим ревматизмом вредно жить в комнатах, выходящих окнами на север".
Грант рассмеялся, и к нему вернулось хорошее расположение духа.
- Верх абсурда, не правда ли? Больше напоминает жестокий романс, чем холодную историографию. Нет, историки меня просто удивляют. Они совершенно не думают о правдоподобии.
- Может, ты слишком увлекся рукописями и у тебя не остается времени для людей? Простых людей? Во плоти и крови? С непредсказуемой реакцией на всякие события?
- А как бы ты сыграла ее? - спросил Грант, вспомнив, что мотив поведения - основа актерской работы Марты.
- Кого?
- Женщину, покидающую безопасное место и устанавливающую дружеские контакты с убийцей своих сыновей за семьсот сребреников и право посещать дворцовые приемы.
- Никак не сыграла бы. Такой женщины нет, разве у Еврипида или в сумасшедшем доме. Можно, конечно, сыграть женщину безвольную, тряпку, так сказать. Насколько я понимаю, речь идет о неплохой пародии. Карикатуре на поэтическую трагедию. Такую лучше всего писать белым стихом. Пожалуй, мне тоже стоит что-нибудь такое придумать. Предположим, для благотворительного утренника. Надеюсь, ты хорошо относишься к мимозе. Странно, мы столько лет знакомы, а я совсем не знаю твоих вкусов. Так кто же выдумал женщину, которая якобы дружит с убийцей своих сыновей?
- Никто. Просто при Ричарде Елизавета Вудвилл жила свободно, и он, к тому же, даровал ей некоторую ежегодную сумму. Да еще выплачивал ее. Он приглашал ее дочерей во дворец на приемы, а она в письме к старшему сыну от первого брака уговаривала его вернуться в Англию из Франции и примириться с Ричардом. Оли - фант объясняет это тем, что она боялась, как бы ее насильно не вытащили из убежища. Вы слышали, чтобы кого-нибудь насильно вытаскивали из церкви? Человек, совершивший подобное, навсегда отлучается от церкви, а Ричард был благочестивым человеком. Да, еще Олифант делает предположение, что ей надоела затворническая жизнь.
- А твоя версия?
- Она проще простого. Мальчики были живы и здоровы. Да в то время никто иначе и не думал.
- Конечно, - сказала Марта, не отрывая глаз от мимозы. - Ты говорил, что Ричарда не обвиняли в их смерти. Даже некоторое время после его гибели. - Она перевела взгляд на портрет, потом на Гранта. - Значит, ты считаешь - я имею в виду, как полицейский, - что Ричард не имел с убийством ничего общего.
- Я совершенно уверен, что мальчики были живы, когда Генрих явился в Тауэр. Иначе я никак не могу объяснить, почему он не сыграл на их исчезновении. Почему он молчал? Может быть, у тебя есть версия?
- Нет. Конечно нет. Какая версия? Я никогда не задумывалась об этом и была уверена, что тогда разразился ужасный скандал. Что это было едва ли не главным обвинением, предъявленным Ричарду. А вы в паре с пушистой овечкой неплохо поиграли в историю. Когда я уговаривала тебя занять время каким-нибудь расследованием, я не предполагала, что буду участвовать в переписывании истории. Кстати, Атланта Шерголд имеет на тебя зуб.
- На меня? Да я ее в жизни не видел.
- Неважно. Она уже, по-моему, купила ружье. По ее словам, Брент стал относиться к своей работе как наркоман к наркотику. Его невозможно оторвать от бумажек. Даже когда он с ней, он все равно со своими книгами и ему как будто все равно, есть она рядом или ее нет. Он даже перестал ходить на ее спектакли. А у тебя Брент часто бывает?
- Забегал сегодня на несколько минут перед твоим приходом. Теперь придет не раньше, чем через дня два-три.
Однако Грант ошибся. Перед самым ужином ему принесли телеграмму. Он подцепил большим пальцем наклейку, и в руках у него оказались два листочка. Телеграмма была от Брента.
"Громы и молнии случилось ужасное тчк помните о латинской хронике я говорил вам тчк хроника написана монахом кройлэндского монастыря тчк я только что прочитал ее нашел упоминание тчк упоминание смерти мальчиков тчк время до смерти ричарда тчк мы попались особенно я потому что никогда не напишу свою замечательную книгу тчк можно ли иностранцам топиться в вашей реке или она только для британцев брент".
- Ответ оплачен, сэр, - нарушил молчание привратник. - Будете отвечать?
- Что? А, нет, нет. Не сейчас. Я напишу.
- Хорошо, сэр. - Привратник в последний раз с уважением взглянул на два листка, ибо в его семье телеграммы получали только в крайних случаях и то на одном листке, и молча вышел из палаты.
Грант никак не мог переварить новости, переданные ему столь экстравагантным способом. Он перечитал телеграмму.
- Кройлэнд, - задумчиво произнес он. Кто же это ударил в колокол? До сих пор название Кройлэнда им не встречалось, правда, Каррадин упоминал о какой-то хронике, писавшейся неизвестным монахом в неизвестном монастыре.
Как полицейский, Грант слишком хорошо знал, что факты, переворачивающие все вверх ногами, появляются не так уж редко, поэтому он сделал то, что делал обычно по службе. Он вытащил на свет неожиданный фактик и принялся рассматривать его со всех сторон. Спокойно. Даже бесстрастно. Не впадая в отчаяние, в отличие от Каррадина.
- Кройлэнд, - повторил он через некоторое время. - Кройлэнд находится где-то в Кембридже. Или в Норфолке? В общем, в пограничном районе. На равнине.
Пигалица принесла ужин и несколько минут возилась, устраивая поудобнее тарелку, под безразличным взглядом Гранта.
- Так вам удобно? - спросила она, однако ответа не получила. - Мистер Грант, вы сможете дотянуться до пудинга?
- Или находится в Кембридшире! - воскликнул Грант, поворачивая к ней лицо.
- Ну и что?
- Или... - повторил он тихо, обратив глаза к потолку, и только когда увидел прямо перед собой испуганное личико Пигалицы, осознал, что не один в палате. - Все в порядке. Я чувствую себя лучше, чем когда-либо. Милая девочка, я сейчас напишу несколько слов, не сочтите за труд отправить их телеграфом. Дайте-ка мне карандаш, а то из-за вашего пудинга я не могу до него дотянуться.
Сестра подала ему бумагу, карандаш, и он написал на оплаченном бланке: "Разыщите упоминание того же времени, но во Франции".
С аппетитом съев пудинг, Грант стал устраиваться на ночь. Он уже почти засыпал, когда почувствовал, что кто-то склонился над ним. Открыв глаза, он увидел Амазонку, которая в эту минуту показалась ему огромней обычного и еще больше похожей на корову. В руке у нее был желтый конверт.
- Я не знала, как быть, - сказала она. - Мне не хотелось вас беспокоить, но, может, здесь что-нибудь важное? Все-таки телеграмма. Никогда не знаешь. Если не отдать ее вам сейчас, то она опоздает на двенадцать часов. Сестра Ингхэм уже ушла, а сестра Бриггз придет только в десять. Мне не у кого было спросить. Но ведь я вас не разбудила, правда?
Грант уверил ее, что она все сделала правильно, и Амазонка с облегчением вздохнула, отчего портрет Ричарда едва не свалился с тумбочки. Пока Грант читал телеграмму, она стояла возле кровати, готовая принять на себя часть его горя, так как была уверена, что в телеграммах бывают только плохие новости.
Это был опять Каррадин.
"Вы считаете должно быть хотя бы еще одно повторение должно быть еще одно обвинение знак вопроса брент".
Брент не забыл оплатить ответ, и Грант, не медля, написал: "Да тчк и желательно во Франции".
- Выключайте свет, - сказал Грант Амазонке. - И раньше семи меня не будите.
Так, с мыслями о Каррадине и о вероятности найти еще хотя бы одно подтверждение, что слух был, Грант уснул.
Каррадина он увидел рано утром и поразился его необычному виду. Каким-то непонятным образом Брент в одну ночь настолько раздался в плечах, что про пальто сейчас никто бы не сказал, будто оно с чужого плеча. На лице у него сияла широкая улыбка.
- Вы удивительный человек, мистер Грант. В вашем ведомстве все такие или вы один?
Грант смотрел на него, веря и не веря.
- Не может быть! Вы нашли! Во Франции?!
- Нашел, хотя сам почти не верил. Слишком мало было шансов.
- Так что это? Хроника? Письмо?
- Нет и нет. Все гораздо удивительнее и гораздо печальнее. Канцлер Франции держал в Туре речь перед представителями Генеральных штатов, в которой не обошел вниманием интересующий нас слух. Он даже был весьма красноречив, когда говорил о нем. Это-то отчасти меня и успокоило.
- Почему?
- Ну, на мой слух, так сенатор набрасывается на человека, который разоблачает его перед его же людьми. Государственные интересы никого не волнуют, их заменяют политические интриги.
- Брент, почему вы не работаете в Скотленд-Ярде? Итак, что сказал канцлер?
- Он говорил по-французски, а у меня ужасное произношение, так что читайте сами. - И Каррадин вручил Гранту листок бумаги, исписанный детским почерком.
"Regarder, je vous prie, les evenements qui apres la tnort du roi Edouard sont arrives dans ce pays. Contempler ses enfants, deja grandes et braves, massacres impunement, et la couronne transportee a I'assassin par faveur des peurles".<Обратите внимание, прошу вас, на события, что произошли в этой стране после смерти короля Эдуарда. Вы увидите, что дети его, уже большие и храбрые, безнаказанно умерщвлены и корона его передана убийце по благосклонности народной (фр.)>.
- Ca pays<В этой стране (фр.)>, - повторил Грант. - Как же он ненавидит Англию. Чего стоит одно его предположение, что мальчики были умерщвлены по "благосклонности народной"! Варварское племя, а?
- Правильно. Это именно то, о чем я вам говорил. Конгрессмен хочет заработать очко. Но в том же году, примерно через полгода, французский регентский совет направляет к Ричарду посольство. Не все, верно, поверили. А Ричард подписал охранную грамоту, чего он конечно же не сделал бы, если бы они продолжали его поносить.
- Да, похоже. Вы запомнили даты?
- Конечно. Они у меня записаны. Кройландская хроника - тысяча четыреста восемьдесят третий год, конец лета. Монах пишет, что появились слухи, будто мальчики убиты, но никто не знает, что именно произошло, а оскорбительное выступление канцлера состоялось в январе тысяча четыреста восемьдесят четвертого года.
- Чудесно, - сказал Грант.
- Скажите, зачем вам понадобилось еще одно упоминание убийства?
- Двойная проверка. Вы знаете, где находится Кройланд?
- В стране болот.
- В стране болот!.. Возле Или. Именно там, в стране болот, отсиживался Мортон после бегства.
- Мортон! Ну конечно же!
- Следовательно, если слухи распространял Мортон, то они должны были появиться на континенте после того, как он бежал туда. Мортон исчез осенью тысяча четыреста восемьдесят третьего года, а уже в январе тысяча четыреста восемьдесят четвертого года об убийстве заявил канцлер Франции. Между прочим, Кройланд - место весьма уединенное, идеальное убежище для беглого епископа, пока он ищет способ переправиться за границу.
- Мортон! - повторил Каррадин, словно пробуя ненавистное имя на вкус. - Как только мы натыкаемся на очередное сомнительное дельце, вы тотчас вытаскиваете на свет Мортона.
- А, вы тоже это заметили!
- Он был душой заговора еще до коронации Ричарда. Мортон поддерживал восстание против Ричарда, когда тот был уже коронован. Вот и теперь след ведет во Францию, липкий, как у рептилии, жаждущей... жаждущей смерти.
- Ну, насчет рептилии, это всего лишь эмоции. С ней в суд не пойдешь. Однако у меня нет никаких сомнений насчет его деятельности после бегства из Англии. Мортон вместе со своим приспешником Кристофером Уорвиком изо всех сил старался во славу Генриха, поэтому для возбуждения ненависти к Ричарду бессчетно "посылал храбрые письма и отправлял тайных гонцов" в Англию.
- Так-так. Я, конечно, не знаю, с чем можно идти в суд, а с чем нет, но мне кажется, что идти по следу рептилии - не запрещено... Вы не запрещаете? Я уверен, Мортон занялся подпольной деятельностью еще до того, как он перебрался во Францию.
- Безусловно. Для него смещение Ричарда было делом жизни или смерти. Пока Ричард сидел на троне, он и думать не мог о карьере. Он был человеком конченым. Значит, у него не оставалось выбора. Он всего лишился, кроме того, что положено было простому священнику. Это он-то, Джон Мортон! Без пяти минут архиепископ! А вот Генрих Тюдор, которому он, несомненно, помог, сделал его архиепископом Кентерберийским, а потом кардиналом. Да, так вот. Мортону было жизненно необходимо свергнуть Ричарда.
- Это был человек, - сказал Брент, - который идеально соответствует миссии разрушения. Вряд ли он был способен на сомнения, и слушок, вроде об известном нам детоубийстве, он сочинил играючи.
- Но все-таки не надо забывать о том, что он, возможно, сам верил ему, - возразил Грант, чья привычка полагаться только на неопровержимые доказательства победила в нем даже неприязнь к Мортону.
- Он верил, что мальчики убиты?
- А почему бы и нет? Вдруг это придумал кто-то другой? Не надо забывать, что страна просто кишела ланкастерскими сказками, придуманными многочисленными недоброжелателями просто так и не просто так. Он мог всего-навсего ухватиться за последнюю и...
- Хм. Я не освобождаю его от ответственности за помощь убийце. - В тоне, каким Брент произнес это, звучали саркастические ноты.
Грант улыбнулся.
- Я тоже, - сказал он. - Ну, что вы нашли о кройландском монахе?
- Кое-что полезное. Уже после того, как я с испугу дал вам первую телеграмму, обнаружилось, что он никак не пострадал за свои, скажем, взгляды, потому что у него их не было, он всего-навсего прилежно записывал сплетни, которые доходили до него из внешнего мира. Например, он утверждает, что Ричард был коронован дважды, и второй раз в Йорке, что никак не может быть правдой. Если же ему нельзя верить, когда он пишет о событиях всем известных, то что говорить о других? Тем не менее он знал об акте и описал все подробно, включая леди Элеонору.
- Интересно, даже кройландский монах знал, на ком был женат Эдуард.
- Да. Елизавету Льюси святой Мор выдумал гораздо позже.
- Не говоря уж о совершенно немыслимой истории, будто Ричард обосновал свое право на корону грехами матери.
- То есть?
- Он пишет, будто Ричард заявил, что у Эдуарда и Георга был другой отец, следовательно, он, Ричард, единственный законный сын и наследник.
- Святой Мор мог придумать что-нибудь и получше, - заметил юный Каррадин.
- Мог. Если учесть, что Ричард жил в доме его матери.
- Да, да. Я совсем забыл. Полицейского из меня не выйдет. А может, вы правы, и Мортон был всего лишь носителем слуха? Представьте, вдруг этот слух выплывет где-нибудь еще? И даже раньше?
- Все может быть. Но ставлю пятьдесят фунтов, что не выплывет. Вряд ли он был широко распространен.
- Почему?
- Трудно сказать. Мне кажется, если бы в стране ощущалось какое-нибудь беспокойство, раздувались опасные слухи, Ричард немедленно предпринял бы контрмеры. Ведь когда чуть позднее распространился слух, будто он женится на своей племяннице Елизавете, старшей сестре принцев, он бросился на него, как коршун на добычу. Разослал повсюду письма, в которых недвусмысленно опровергал навет, но и этого мало. Он счел это чрезвычайно важным и, не желая быть оклеветанным, собрал лондонцев, сколько их могло вместить самое большое помещение, и прямо сказал им все, что он думал.
- Вот это да! Наверное, вы правы. Ричард непременно попытался бы публично опровергнуть слух, если бы тот получил широкое распространение. К тому же, слух об убийстве племянников - это прямое обвинение в преступлении, не то что слух о женитьбе.
- Вы не совсем правы. В то время надо было получить особое разрешение на такой брак. Кстати, в наши дни, кажется, тоже. Точно не знаю, у нас этим занимается другой департамент. Однако несомненно, если Ричард прибег к столь решительным мерам, чтобы пресечь слух о женитьбе, он наверняка пошел бы еще дальше, распространись в Англии слух об убийстве. Вывод один: никаких слухов об исчезновении мальчиков или дурном отношении к ним не было. Знаете, когда ведешь полицейское расследование, важно не упустить из виду странности в поведении всех причастных к делу людей. Почему X, который всегда в четверг вечером ходит в кино, на сей раз остался дома? Почему Y взял всего половину обычной суммы денег, да и ее не потратил? Вот так. В короткий период между коронацией Ричарда и его смертью все ведут себя в общем нормально. Мать принцев покидает свое убежище и устанавливает с Ричардом дружеские отношения. Ее дочери возобновляют придворную жизнь. Мальчики, полагаю, вернулись к прерванным из-за смерти отца урокам. Их юные кузены занимают свои места в Совете, им адресуют письма, следовательно, они в Йорке заметные фигуры. Не правда ли, мирная картинка? Все персонажи заняты своими делами, и никого не мучает предчувствие эффектного и совершенно ненужного убийства.
- Наверно, я все-таки напишу книгу, мистер Грант.
- Обязательно напишете. И защитите от клеветы не только Ричарда, но и Елизавету Вудвилл, которая будто бы предала забвению смерть сыновей за денежную подачку.
- Об этом я тоже напишу. Но у меня до сих пор нет никакой версии убийства.
- Будет.
Каррадин перевел сразу изменившийся взгляд с небольших пушистых облаков над Темзой на Гранта.
- Ну и тон у вас! - сказал он. - А вы сейчас похожи на кота, который собирается лакомиться сливками.
- Как вам сказать. Я тут, пока вас ждал, попробовал свои полицейские методы.
- Полицейские методы?
- Ну да. Кому выгодно, и все такое. Мы знаем, что смерть принцев не принесет Ричарду никакой выгоды, следовательно, идем дальше и смотрим, кто же на этом выигрывает. И опять возвращаемся к акту, узаконившему право Ричарда на трон.
- Какое отношение имеет этот документ к убийству?
- Генрих VII женился на старшей сестре принцев Елизавете?
- Ну да.
- Так он примирил Йорков с тем, что узурпировал трон?
- Да...
- Аннулировав акт, он восстановил Елизавету в правах законнорожденной дочери?
- Да, да.
- Но, возвратив права законного рождения всем детям, он автоматически вернул права наследникам принцам. То есть вернул трон старшему из них.
Каррадин щелкнул языком от удовольствия, и глаза у него заблестели.
- Итак, - сказал Грант, - думаю, нам следует продолжать розыски в этом направлении.
- Правильно. А что теперь искать?
- Мне надо знать все что возможно о признании Тиррела. Но сначала, и это, пожалуй, важнее, проверьте, как вели себя все заинтересованные лица, что с ними происходило. Что они писали друг о друге, не так важно. Сделайте все в точности так, как вы делали, когда мы расследовали воцарение Ричарда после неожиданной смерти Эдуарда.
- Хорошо. Что именно вам надо знать?
- Мне надо знать, что случилось со всеми наследниками из семьи Йорков, которых Ричард покинул живыми, здоровыми и процветающими. Все о каждом из них. Сможете?
- Конечно. Проще простого. Я постараюсь побольше прочесть о Тирреле. Кем он был, чем занимался. Словом, что собой представлял. Я сделаю все, что смогу, - сказал Каррадин, с чрезвычайно озабоченным выражением на лице поднимаясь со стула, так что Грант был уверен: на этот раз он застегнет пальто и уйдет.
- Я вам очень благодарен, мистер Грант, за... все... За все...
- Это за наши-то игрушки?
- Нет, мистер Грант, когда вы поправитесь, я... я... Я прокачу вас вокруг Тауэра.
- Лучше до Гринвича и обратно. Мы - народ островной и очень любим водные путешествия.
- А вы не знаете, когда они разрешат вам встать?
- Вполне вероятно, я встану раньше, чем вы принесете мне что-нибудь интересное о наследниках или о Тирреле.
14
К следующему визиту Каррадина Грант еще не был на ногах, но ему уже разрешили сидеть в постели.
- Вы не можете себе представить, - сказал он Бренту, - какое удивительное зрелище представляет собой обычная стена. Когда лежишь неподвижно, мир кажется до забавного маленьким. - Грант был тронут тем, что Каррадин с явным удовольствием воспринял улучшение его состояния, и они не сразу взялись за историю. Первым не выдержал Грант.
- Ладно, говорите, как жилось Йоркам при Генрихе VII.
- Сейчас, сейчас. - Каррадин по обыкновению вытащил из кармана блокнот с записями, подвинул стул поближе к кровати, уст-, роился на нем поудобнее и спросил:
- С кого начнем?
- О Елизавете нам все известно. Генрих женился на ней, и она была королевой Англии до самой своей смерти, а потом он сделал предложение безумной Анне Испанской.
- Верно. Бракосочетание состоялось весной, по другим источникам - в январе тысяча четыреста восемьдесят шестого года, через пять месяцев после Босуорта. А умерла она а тысяча пятьсот третьем году.
- Семнадцать лет. Бедняжка. Ей, думаю, они показались всеми семьюдесятью. Генрих ведь был, мягко говоря, не очень любящим мужем. Ладно, пойдем дальше. Остальные дети Эдуарда. О мальчиках мы пока ничего не знаем. А Сесили?
- Ее выдали замуж за старого дядюшку Генриха, лорда Уэллза, и отправили в Линкольншир. Анна и Екатерина, когда достаточно подросли, чтобы стать добрыми членами семьи Ланкастеров, тоже были выданы замуж, а младшая, Бриджет, постриглась в монахини и жила в Дартфорде.
- Что ж, по крайней мере, традиционно. Кто там еще? Сын Георга?
- Юный Уорвик был приговорен к заточению до конца своих дней в Тауэре, но казнен якобы за попытку к бегству.
- Так. А Маргарита, дочь Георга?
- Она стала графиней Солсбери. Ее казнь по сфабрикованному обвинению, несомненно, классический образец "законного" убийства.
- Теперь старший сын Елизаветы. Он был вероятным наследником...
- Джон де ла Поул. Жил со своей теткой в Бургундии...
- С Маргаритой? Сестрой Ричарда?
- Да, Умер во время восстания Симнела<Симнел Ламберт поднял восстание в 1487 году>. Но у него был еще младший брат, которого вы забыли включить в список. Его казнил Генрих VIII. Де ла Поул сдался Генриху VII под охранную грамоту, и, думаю, Генрих опасался нарушить данное ему слово, может быть, чтобы его не покинула удача. Как бы то ни было, свое слово он сдержал. Зато Генрих VIII, не ведая сомнений, убрал де ла Поула и еще четверых, которых вы не указали. Это Экситер, Сарри, Букингем и Монтагью. Он отделался от всех.
- А незаконный сын Ричарда Джон?
Генрих VII назначил ему содержание в двадцать фунтов в год, но именно он стал его первой жертвой.
- Как так?
- Он был заподозрен в том, что принял приглашение переехать в Ирландию.
- Вы шутите?
- Совсем нет. Ирландия считалась центром тогдашних недовольных, и Йорки были там популярны. Получить приглашение оттуда значило подписать себе смертный приговор, хотя я не понимаю, чего было Генриху беспокоиться из-за Джона. "Шустрый добродушный юноша", не более того. Помните "Федру"?
- И тем не менее у него прав на корону было больше, чем у Генриха, - съязвил Грант, - ибо он был незаконным, но единственным тогда сыном короля, тогда как Генрих - праправнуком незаконного сына младшего сына короля.
Они помолчали.
- Все правильно, - сказал Каррадин, прервав затянувшуюся паузу.
- Что правильно?
- То, что вы думаете.
- Похоже на то. Остались двое, которых не было в списке. Они опять помолчали.
- Итак, до сих пор убийства совершались под прикрытием закона, - подвел итог Грант. - Убийства, Но законные убийства. А малолетним детям никаких обвинений предъявить нельзя.
- Нельзя, - согласился Каррадин, внимательно наблюдавший в окно за воробьями. - Следовательно, тут требовалось что-то другое, все-таки они были важными персонами.
- Согласен.
- С чего начнем?
- С того, кто где был и что делал в первые месяцы правления Генриха. Скажем, в первый год. Где-то там должна быть накладка. Помните, как в приготовлениях к коронации принца?
- Помню.
- А вы нашли что-нибудь о Тирреле? Кто он такой?
- Нашел. Он оказался совсем другим, нежели я себе представлял.
- Да? Вы уверены?
- Уверен. Он был влиятельным человеком, наш сэр Джеймс Тиррел из Гиппинга. Член многих... кик вы их называете... советов при Эдуарде IV. При Ричарде с ним тоже все было в порядке. Не знаю только, участвовал ли он в битве при Босуорте. Многие явились туда слишком поздно. Вы это знали? Правда, я не уверен, что это важно. Как бы то ни было, но он не лакей. А раньше я представлял его себе только лакеем.
- Интересно. Ну, а потом, при Генрихе?
- А... Здесь-то и начинается самое интересное. Для человека, столь верного и близкого к Йоркам, у него слишком хорошая жизнь. Генрих послал его констеблем в Гин. Потом послом в Рим. Он был одним из тех, кто заключал мирный договор с Карлом VIII в тысяча четыреста девяносто восьмом году. Генрих пожаловал ему пожизненный доход с некоторых земель в Уэльсе, но заставил обменять его на доходы с графства Гин. Непонятно только зачем.
- Понятно, - сказал Грант.
- Зачем?
- А вас не удивляет, что вся его карьера связана с пребыванием вне Англии? Даже последний подарок.
- Да, теперь удивляет. И как вы это объясняете?
- Никак. Может, у него были больные легкие и ему был показан Гин. Наверное, мы слишком начитались всяких историй. Похоже на пьесы Шекспира, которые можно интерпретировать до бесконечности. И долго он наслаждался этим счастьем?
- Довольно долго. До тысяча пятьсот второго года.
- А что случилось в тысяча пятьсот втором году?
- Генрих от кого-то узнал, будто Тиррел хотел помочь одному из Йорков, находившемуся в Тауэре, бежать в Германию, и он послал на осаду замка в Гине целый гарнизон Кале, который, на его взгляд, действовал недостаточно быстро, поэтому он послал туда еще и лорда - хранителя печати... Если вы знаете, что это такое. - Грант кивнул. - Послал лорда-хранителя печати... Ну и названия вы, англичане, придумали для своих чиновников! Он послал его предложить Тиррелу охранную грамоту, если он поднимется на корабль в Кале...
- Не может быть!
- Дальше вы и сами могли бы додумать. Тиррел был заключен в Тауэр и обезглавлен "в великой спешке и без суда" шестого мая тысяча пятьсот второго года.
- А его признание?
- Не было.
- Как не было?
- Не смотрите на меня так. Я не виноват.
- Я думал, он признался в убийстве принцев.
- Так пишут в книгах, но это все сообщения о его признании, а самого признания нигде нет. Вы меня понимаете?
- Значит, Генрих не обнародовал его признания?
- Нет. Его личный историограф, Полидор Виргилий, составил сообщение о том, каким образом было совершено убийство. Но это уже после смерти Тиррела.
- Если Тиррел признался, что убил по наущению Ричарда, почему ему не предъявили официального обвинения и не судили открыто?
- Понятия не имею.
- Ладно. Итак, о признании Тиррела узнали только после его смерти.
- Да.
- Тиррел признался, что в тысяча четыреста восемьдесят третьем году, то есть почти двадцать лет назад, примчался из Уорвика в Лондон, взял ключи от Тауэра у констебля... забыл его имя...
- Брэкенбери. Сэр Роберт Брэкенбери.
- Взял у сэра Роберта Брэкенбери на одну ночь ключи от Тауэра, убил принцев и вернулся с докладом к Ричарду. Таким образом, он делает признание, которое должно прекратить все разговоры о таинственном исчезновении мальчиков, и тем не менее его не показывают народу.
- Не показывают.
- Я бы не решился с этим идти в суд.
- Да, совершенно немыслимо. Никогда в жизни не слышал ничего более мерзкого.
- Они даже не призвали Брэкенбери, чтобы он засвидетельствовал эпизод с ключами.
- Брэкенбери был убит в Босуортском сражении.
- Какой удобный мертвец! - Грант немного помолчал, обдумывая возникшую ситуацию. - Что ж, погибший Брэкенбери - еще один свидетель нашей правоты.
- Каким образом?
- Если все было именно так и по приказу Ричарда ключи кому-то передавались, то в Тауэре должно было остаться множество свидетелей этого события. Просто невероятно, чтобы никто не доложил о нем Генриху, когда тот явился в Тауэр, особенно если мальчики действительно исчезли. Брэкенбери умер. Ричард умер. Но кто-то же из официальных лиц, остававшихся в Тауэре, должен был привести принцев к Генриху. И если он не смог этого сделать, то должен был сказать: "В такую-то ночь констебль отдавал ключи тому-то и тому-то, и с тех пор мальчиков никто не видел". И все должны были громко возмутиться человеком, отдавшим ключи. Он стал бы живым доказательством номер один против Ричарда и страусовым пером на головном уборе Генриха.
- Более того, Тиррела слишком хорошо знали, чтобы он мог ходить неузнанным по Тауэру. В маленьком Лондоне в то время он был заметной фигурой.
- Правильно. Следовательно, будь сия история правдива, Тиррела казнили бы в тысяча четыреста восемьдесят пятом году прилюдно. Его некому было защитить. - Грант потянулся за сигаретами. - Давайте вернемся к тому, с чего начали. Генрих казнил Тиррела в тысяча пятьсот втором году, после чего с помощью прирученных историков объявил, будто Тиррел признался в совершенном им двадцать лет назад преступлении.
- Все так.
- Но он когда-либо объяснял, почему не судил Тиррела за ужасное преступление, в котором тот признался?
- Насколько мне известно, нет. Генрих всегда действовал исподтишка. Он никогда не шел в открытую, тем более когда убивал. Ему всегда требовался камуфляж, чтобы убийство не было похоже на убийство. Чтобы скрыть убийство и найти якобы законное для него основание, он мог ждать много лет. А вы знаете, что он сделал, как только стал Генрихом VII?
- Нет.
- Казнил несколько человек, которые сражались на стороне Ричарда, обвинив их в предательстве. А знаете, как ему удалось обвинить их на законном основании? Он объявил первым днем своего царствования день, предшествовавший Босуортскому сражению. - Многозначительно замолчав, Брент взял сигарету, предложенную ему Грантом, но долго не выдержал. - И знаете, с рук ему это не сошло. Англичане, благослови их Бог, поставили его на место.
- То есть?
- С очаровательной английской вежливостью они представили ему парламентский акт, согласно которому верный слуга короля не может быть обвинен в измене, приговорен к штрафу или тюремному заключению, и заставили его поставить свою подпись. Ох уж эта убийственная английская вежливость. Они не кричали на улицах, не кидали камни, из-за того, что им не понравилось такое мошенничество. Нет, они заставили его проглотить, да еще изобразить удовольствие при этом, составленный разумно и дальновидно парламентский акт. Держу пари, Генриху было несладко. Увы, мне пора. Ужасно рад, что вы уже садитесь. Значит, теперь уже скоро в Гринвич. А что там, в Гринвиче?
- Прекрасная архитектура и грязная река.
- И все?
- Еще несколько хороших пабов.
- Плывем в Гринвич!
Когда Каррадин ушел, Грант лег и, куря сигарету за сигаретой, долго размышлял о судьбе наследников из семьи Йорков, благоденствовавших при Ричарде III и ушедших из жизни при Генрихе VII.
Некоторые из них, вероятно, на это напросились. Вряд ли записи Каррадина отражают всю картину тогдашней жизни, в них немало наивных суждений, еще больше прямолинейных: белое - это белое, черное - черное. Однако в одном он прав. Все, кто мог стоять между Тюдорами и короной, все были вырезаны под корень.
Без особого энтузиазма Грант взял в руки книгу, которую ему оставил Каррадин. "История жизни и царствования Ричарда III" некоего Джеймса Гарднераг. Каррадин уверял, что Гарднера стоило почитать. Доктор Гарднер, по выражению Каррадина, - это "нечто".
Грант не ждал от труда доктора Гарднера ничего особенного, но уж лучше читать о Ричарде, чем всякую чепуху, и он принялся листать страницы. Постепенно Грант понял, что имел в виду Брент, сказав про "нечто". Безусловно, доктор Гарднер верил в то, что Ричард был убийцей, но, будучи человеком честным и образованным, и если судить по приводимым им объективным фактам, он не занимался манипуляциями. Спектакль, который разыгрывал доктор Гарднер, пытаясь увязать факты с общепринятой версией, был, наверно, самым занимательным во всей той словесной эквилибристике, свидетелем которой стал Грант.
Доктор Гарднер недвусмысленно признавал за Ричардом великую мудрость, благородство, храбрость, талант, обаяние, популярность и доверие, которое он пробуждал даже в повергнутых противниках, и в то же время с той же интонацией он повторял сказку о том, как Ричард оклеветал мать и убил племянников. Сначала уважаемый доктор Гарднер писал: "Традиционно считается..." - а потом пересказывал очередную ужасную историю и подписывался под ней. В характере Ричарда не было ничего, заслуживающего презрения или жалости, однако он был убийцей невинных младенцев. Даже враги верили в его справедливый суд, а он убил собственных племянников. Он был замечательно честен, но ради достижения желанной цели пошел на убийство.
Ну и акробат доктор Гарднер - прямо-таки змея! Гранту больше, чем когда-либо, захотелось узнать, какой частью мозга думают ученые историки. Определенно, совсем не той, что простые смертные. Нигде, ни в художественной литературе, ни в специальных изданиях, ни в жизни Гранту не попадались люди, хотя бы отдаленно напоминающие Ричарда, изображенного доктором Гарднером, или Елизавету Вудвилл в описании Олифанта.
Обаятельные, кристально честные люди тоже, бывает, совершают убийства, и Грант знал это лучше, чем кто-либо. Но не такое убийство и совсем по другим причинам. Тот человек, которого доктор Гарднер живописал в своей книге, мог совершить убийство только из-за какого-то потрясения, грозившего всей его жизни полным крахом. Он мог бы убить жену из-за неожиданно раскрывшейся измены или партнера, чьи тайные спекуляции довели их общую фирму до банкротства и тем разрушили будущее его детей. Убийство, которое он мог бы совершить, непременно было бы результатом сильного душевного потрясения, а не тонкого расчета, и никогда не было бы совершено исподтишка.
Нельзя сказать, что свойства или черты характера Ричарда исключали саму возможность убийства. Но можно утверждать, что человек с подобными свойствами и чертами характера не способен именно на такое убийство.
Убивать принцев было глупо, а Ричард не был глуп. Подлость этого убийства очевидна, а Ричард отличался кристальной честностью. Оно было жестоким, а Ричард известен своим добросердечием.
Если еще раз просмотреть каталог его добродетелей, то станет ясно, что любая из них, даже взятая отдельно, делает участие в убийстве племянников совершенно невероятным. А если сложить их все вместе, то выстроится стена неправдоподобия и устремится ввысь, подобно фантастической башне.